«Необъяснимые» промахи

Охота - В помощь новичку

О них много говорится. Думаю, что именно из-за них мно­го рассуждают о «легкоранных и мертвобьющих ружьях». По­нятно, что встречаются ружья, не обладающие резким боем. Такое действительно «живит» - птица после выстрела не пада­ет замертво, а чаще улетает, постепенно снижаясь, и скорее всего позднее погибает, не найденная охотником. Но когда пишут, что «при пристрелке ружье било великолепно, осыпь была рав­номерной, с небольшой сгущенностью к центру, дробь уходи­ла в дерево очень глубоко», а потом добавляют: «Стреляю ко­сача, косачи спокойно сидят, стреляю вторично - то же самое» - и ссылаются при этом на «легкоранность» ружья, то невольно объясняешь такое «чудо» элементарным промахом. Даже если бы дробь не поразила птицу, то уж непременно согнала бы ее с места, ударив по перьям.

Ссылки на другого хозяина ружья, у которого оно тоже «живило», могут навести на мысль, что, действительно, и раз­ными патронами не удалось добиться от ружья резкого боя.

Значит, дробь не войдет глубоко и в дерево, если взять его потверже. Кроме чисто субъективных оценок, обычно каче­ство боя ружья ничем больше не подтверждается.

«Необъяснимые» промахи случаются довольно часто, хотя их на порядок меньше, чем вполне понятных. Рассмат­ривая их, не будем подозревать ружье и патроны - считаем, что и то и другое качественные. Не будем винить и стрелка- мазилу.

Наверняка немало промахов случается из-за другой вины охотника. Кажется, до сих пор распространена привычка стре­лять более крупной дробью, чем следовало бы. Например, на гусиных охотах зачастую стреляют и мелкой картечью, а двумя-тремя нулями - поголовно. В то же время специалисты ре­комендуют использовать №1 или нулевку. И при прицельном выстреле меньшее количество дробин могут «облететь» пти­цу или зверя, особенно движущихся. Такое случается, даже когда дробь выбрана правильно. Не стоит забывать, что си­луэт покрытой перьями птицы кажется огромным, а ее тело занимает намного меньшую площадь.

В этом легко убедиться, разделывая добычу. К тому же, не все участки тела убойные. Несколько дробин могут поразить птицу, не затронув органов, радикально влияющих на ее дви­жение, - может, через секунду-другую она и упадет, но уже не на виду у стрелка.

Выстрелы за пределы рекомендованной дальности только случайно могут быть результативными по этой же причине, к которой добавляется значительное снижение скорости дроби, а следовательно и резкости. К сожалению, единичные случаи удачных выстрелов на предельное расстояние заставляют не­которых уверовать в необыкновенный бой своего ружья - они потом не раз безрезультатно пытаются повторить давнишний «подвиг».

Легко объясняются промахи из кучно бьющего ружья на небольших расстояниях: заряд единой массой, как пуля, проле­тает рядом с целью. Подтверждают это полностью разбитые птицы, попавшие под подобный заряд.

Заслуживает упоминания знакомая многим стрельба по ныркам на воде. Издавна промахи в такой ситуации объясняют тем, что птица, услышав звук удара курка и последующего выс­трела, успевает нырнуть до момента прилета дроби. Высказы­ваются справедливые сомнения в правильности такого объясне­ния. Учитывая, что начальная скорость полета дроби превыша­ет скорость звука, гром выстрела не успевает «предупредить» птицу об опасности. Правда, надо учитывать, что после щелчка курка какое-то время уходит на горение пороха и придание дро­би скорости, фиксируемой на дульном срезе. Начало звуковой волны явно опережает момент покидания дробью ствола.

Предполагают также, что нырок реагирует на вспышку, которую он воспринимает точно в момент отрыва пыжа от ствола.

Как бы там ни было, но осторожная птица, похоже, дей­ствительно улавливает сигнал опасности и успевает спастись под водой. Более того, многие охотники утверждают, что если стрелять по волку или лисице, которые уставились в сторону охотника, то зверь тоже замечает начало выстрела, успевает дернуться и уклониться от заряда. Возможно, в такой ситуа­ции промажешь не всегда, но стрелять действительно лучше, когда зверь отведет взгляд от затаившегося в укрытии охотни­ка. Делать так стоит хотя бы потому, что наверняка перед вы­стрелом неподвижный человек хоть как-то шелохнется, что не ускользнет от зверя.

Какой бы промах ни случился, надо постараться отыскать причины его, чтобы впредь стрелять точно. Если промахи по­вторяются, то не исключено, что ружье не «живит», а просто-напросто неприкладисто. В неспешной обстановке при при­стрелке это не проявляется, но сильно влияет, когда взволно­ванный охотник стреляет по живой цели, да еще навскидку.

Пожалуй, одной из основных причин промахов может быть чрезмерное волнение охотника, который стреляет даже вовсе не по медведю, а всего лишь по бекасу. Вспомним, как писал Лев Толстой про своего героя - хорошего стрелка.

«Левин торопился, не выдерживал, горячился все больше и больше и дошел до того уже, что, стреляя, почти не надеялся, что убьет. Казалось, и Ласка понимала это. Она ленивее стала искать и точно с недоумением или укоризною оглядывалась на охотников».

Кстати, собака действительно болезненно реагирует на промах хозяина.

«Наиболее горячие способны яростно облаять хозяина «в лицо» - точно так же, как бывают обруганы за собственные оплошности», - писал французский охотник на вальдшнепа Роберт де Пио. Он же считает, что частые промахи могут даже испортить легавую собаку.

«Может случиться, что собака, разуверившись в способ­ностях охотника сразить вальдшнепа, попытается самостоя­тельно добыть его живьем со стойки. Эту собачью «логику» приходится срочно вытравлять, чтобы не ставить под удар всю предыдущую выучку своей помощницы. Наконец, некоторые чувствительные натуры способны впасть в настоящую депрес­сию, осознав беспомощность хозяина. После нескольких пус­тых выходов собака отказывается работать на неудачника. В лучшем случае будет «чистить шпоры», глядя на него с глубо­кой укоризной, а иногда и самовольно возвращается к маши­не, предлагая вернуться домой».

Так что учиться стрелять по летящей птице лучше без сво­его четвероногого друга. Правда, в любом случае трудно унять волнение. Подтверждает такое предположение известный охот­ничий писатель Борис Петров.

«Нет, не могу заставить себя стрелять хладнокровно и рас­четливо! Не могу! Сколько уж пороху за свои годы пережег, и до сих пор каждый выстрел горячит как в юности. Но... разве это порок?!»

Он же правильно, без жадности и пессимизма рассудил: «Кроме права на выстрел, у меня еще есть «право на промах». У меня и моей дичи - это нас хоть как-то уравнивает».