На рассвете за вяхирями

Охота - Статьи про охоту

В начале августа, идя утром с удочкой к озеру, случайно узнал, где в наших разбросанных среди полей перелесках но­чуют вяхири. Тогда солнце еще не встало, но светлело, и остав­шаяся с ночи слабая дымка медленно таяла между молодых сосенок, стеной выстроившихся на краю поля. С мохнатой вер­хушки одной из них, пугая лопотом крыльев, сорвался вяхирь и быстро умчался в сторону далекого заозерного леса. Он был первой птицей, появившейся в небе или подавшей голос после ночи. Второй снялся с такой же опушки минутой позже.

Оба подпустили на выстрел. Оба облюбовали на ночлег опушку. Все это наводило на размышления об определенной закономерности, столь важной в таком случайном деле, как охота.

Вот поэтому теперь и вышел затемно, чтобы поохотиться с подхода на просыпающихся голубей. В поле не слышалось ни единого звука, кроме трескучего, но смягченного росой шума стерни под ногами. Скоро ровные поля, пересеченные тут и там широкими мелиоративными канавами, сменились не­высокими перелесками. Здесь среди ольшаника и лозняка со­хранялись небольшие нивы, оставшиеся еще с времен праде­дов. Своими замысловатыми очертаниями они напоминали, что в здешнем холмистом лесном и болотистом краю земля долж­на не только родить хлеб, но и деревья, кусты, жестяной крепо­сти осоку и заодно зверей, птиц, насекомых, составляющих ее неотъемлемую часть.

Благодаря этим лесным полянам общая длина извилистых опушек насчитывала немало километров. По всем признакам здесь должны были ночевать вяхири.

Стерня возле кустов шелестела слабее, хотя и была здесь особенно высокой, но разросшиеся пырей и череда так густо за­полняли все свободные места, что отдельные звонкие соломен­ные пеньки уже не могли касаться друг друга. Да и роса здесь сильнее размягчила засохшие травы.

Треск голубиных крыльев, казалось, заставил вздрогнуть и вновь затаиться всю округу. Вяхирь вылетел откуда-то из оль­шаника у другого края продолговатого поля, шириной немного побольше ружейного выстрела. Опушки слишком близко сосед­ствовали между собой - нельзя было пройти у одной, чтобы не спугнуть птиц с соседней.

Второй вяхирь поднялся точно так же, недосягаемый для ружья. Попробовал идти серединой поля, но теперь они начали взлетать заранее с любой стороны. Слишком заметным я был на открытом месте.

Так и не удалось подойти на выстрел.

А когда давно проснувшаяся сорока загодя «стрекотнула» впереди с голой сухой ольхи и предусмотрительно скрылась, ста­ло ясно, что утреннее время прошло.

У копны соломы, плотно сбитой комбайновым копнителем, отвалился один край и упал так удачно, что сразу захотелось отдохнуть на готовом удобном сиденье. Солома успела потерять свежий влажный запах, который надежно устанавливается над полем после первого же прокоса. Теперь она пахла как будто пылью, затхлостью, возможно мышами. Спина сразу ощутила согревающую силу соломенного вороха. Зато колени, забрыз­ганные росой, скоро стали чувствовать прохладу августовского утра. Солнце медленно поднималось над кустами. В сторону деревни не спеша, деловито пролетели вороны. Промчалась стай­ка овсянбк. Ветер стих окончательно - не шевелились самые лег­кие травинки и листики.

Два вяхиря вдруг вылетели сзади. Пронеслись они низко, возможно, и сели бы неподалеку, не покажись копна подозритель­ной. Ленивый покой и посторонние мысли помешали сообразить за один миг: что же произошло? кто пролетел? где ружье? не выш­ли ли из меры? Поэтому я только вздрогнул, запоздало припод­нялся и нащупал рядом надежную тяжесть ружья. Конечно, мож­но было дальше всерьез ждать случайного налета птиц, но скорее всего снова те же причины помогут зазеваться и во второй раз.

До полудня проходил я по уже подсохшему звенящему жни­вью, по кочковатым болотцам, по заросшим малинником до­рожкам в кустах. Вяхири пролетали небольшими стайками, но всегда далеко. Лишь один раз три птицы снизились, и взмахи их крыльев слились с бликами шевелящейся от легкого дневного ветерка листвы ольшаника. Бинокль помог обнаружить только одну птицу. Вяхирь уселся на ветке ясеня, почти потерявшего к осени листву, единственного настоящего дерева среди окружа­ющей мелочи. Голубь как будто тянул шею, вглядывался в даль перед собой, откуда светило солнце, слабо дул теплый ветер, и где стоял я на краю желтого поля.

Подойти к вяхирю сзади можно было по большой дуге, ук­рытой от его глаз горкой, канавой и кустами. Я подбросил даль­ше на плечо ружейный ремень и, заранее, без пользы пригиба­ясь, зашагал в обход...

Вяхирь сидел на том же сучке, но я не сразу обнаружил его. Как можно медленнее постарался поднять ружье и сдвинуть язы­чок предохранителя. Все мешало целиться: выворачивала левое плечо до этого не замечаемая сумка, одинокий листок, понуро шевелящийся сбоку, и тот загораживал пространство...

Минут через двадцать я свалил на плоский нагретый солн­цем валун ружье, сумку, штормовку. Отдельно положил светлоклювого вяхиря. Цветом он не сильно отличался от камня, но сразу было видно, что это нечто другое: эфемерное, хрупкое, как цветок...

После я долго пролежал у камня, слушая, как позванива­ют зерна иван-да-марьи в перезревших коробочках, дружно взлетают скворцы со жнивья, да иногда напрасно тревожатся сороки.