Удачно поставленный скрадок

Охота - Статьи про охоту

В недалеком прошлом охотиться весной на пролетных гу­сей не разрешалось. В те времена вообще остро велась дискус­сия, быть или не быть весенней охоте. Как многие хорошие дела были загублены на корню верховными чиновниками, которые всегда сильно опасаются «как бы чего не вышло» и не пошат­нулось теплое кресло, так и весенняя охота висела на волоске. Проблему снижения численности дичи примитивно пытались в который раз свалить на охотников, умалчивая об осушенных болотах, уничтоженных малых речках и многих других техно­генных причинах гибели дикой природы. Времена меняются. Жизнь показала, что в малонаселенных, до сих пор не распа­ханных и не залитых нефтью северных краях по-прежнему на­ходят себе условия для размножения тысячные стаи гусей, хотя местные охотники добывали и добывают их. К счастью, и на местах зимовок большая часть птиц остается в живых, хотя там не самым лучшим образом охраняют их. А потому как осенью, так и весной вереницы гусей пролетают по освоенным за тыся­челетия маршрутам, задерживаясь на кормежку и отдых там, где они не гнездятся, потому что их территория давно уже за­нята человеком. Недолгая охота на осторожных стайных птиц, которая на пролете не бывает добычливой, никак не может подорвать их поголовье. Чаще всего и результативнее охотят­ся на гусей с профилями и с манком. Но если грамотно постав­лен скрадок, то гуси будут пролетать над ним, не дожидаясь «приглашения». Подтверждением может служить одна из кон­кретных весенних охот.

Темной и теплой ночью в начале последней декады апреля идем вслед за охотоведом сначала по дороге, а затем по полю. Человеку, незнакомому с местностью, ориентироваться мож­но разве что по звездам. Но задирать голову не рискуешь: в этом нет необходимости, да и надо хоть чуть-чуть высматри­вать в кромешной тьме возможные колдобины и бугры, чтобы не полететь вверх тормашками вместе со всей амуницией. Прав­да, современные мелиорированные поля хороши уж тем, что идти можно в любую сторону, не опасаясь споткнуться о межу, завязнуть в болоте или поцарапать лицо о случайный куст. К тому же, несмотря на обильную снегом зиму и неторопливую весну, везде сухо, не скользко...

Немного странно: весна, а в ночи не слышно ни посвиста крыльев, ни голосов пролетных птиц...

Наконец охотовед шепотом дает команду дальше идти ос­торожно... Действительно, скоро тишина ночи вдруг заполня­ется тревожным гоготом многих птиц. Голос их не спутаешь ни с чем: слишком знаком, если не по перекличке пролетных стай, то по «разговорам» домашних птиц, не изменивших язы­ку предков.

Гуси подали голос не напрасно. Их сторожа, известные своими высокими «профессиональными» качествами со времен Древнего Рима, не подвели и на этот раз, услышали наши шаги... Вся стая, дружно хлопая крыльями, взвилась в небо где-то впе­реди.

Птицы избавились от опасности на земле, но рисковали не найти спокойствия в воздухе. В темном небе были слабо замет­ны черные силуэты низко летящих гусей. И по виду летящей птицы трудно спутать ее с какой-либо другой. Но по правилам стрелять их в ночи не допускается.

Наш скрадок недалеко от разлива, откуда поднялись пти­цы. Мы, двое новичков на гусиной охоте, на ощупь забираемся в него, поудобнее усаживаемся на солому. Начинаем осматри­ваться через прикрытые редкими соломинками бойницы.

Вода весеннего разлива, слабо отражая небо, светится за­мысловатыми изгибами совсем рядом. Успокоившиеся к рас­свету птицы должны приводниться или приземлиться здесь, если мы будем сидеть тихо, как мыши, предупреждал охотовед. Ста­раемся не шевелиться, хотя такая тишина с нашей стороны, возможно, и лишняя.

Надо признать, несколько часов пролетело незаметно, ску­чать не пришлось. Вот только затекли в неудобных позах ноги...

Сначала слышны были негромкие переговоры и скрип пе­рьев летающих рядом виновников всей нашей затеи. Затем пе­ред самым рассветом оживились другие птицы. Начали кули­ки. В их криках - и сила, и мелодичность, и тревога, и грусть, но все это забывается, помнится только весенний восторг и энер­гия. Похожи голоса куликов на удары молоточка, конечно же, по серебряной наковальне, похожи и на простые жалобные всхлипы. Оказалось, что на рассвете даже в обедневших на птиц местах можно услышать настоящий птичий хор. Жаль, не хва­тает знаний и опыта, чтобы по голосу определить, кроншнеп или травник, черныш или веретенник торжествует после надо­евшей ночи.

Один из куликов начал раз за разом свистеть совсем близ­ко, невидимый пока в предрассветной серости. Затем он по­явился на светлом пятне воды, огромный и странный. Не сразу удалось разобраться, что по воде двигалось его перевернутое изображение, а сама птица не просматривалась на темном бе­режку. Позднее стало ясно, что гулял голосистый кулик мет­рах в десяти от скрадка, а не в сорока, как казалось при обман­чивом свете. Соответственно и размеры его представлялись более внушительными.

Единственно, чибисы, появившиеся позднее, узнавались безошибочно и по виду, и по голосу.

Появление любой птицы всякий раз заставляло настора­живаться. Но посадку первых гусей у самой дальней от скрад­ка воды в предрассветных сумерках мы не заметили. Правда, опустились они в противоположной от бойниц стороне.

Гуси явно тревожились. То ли вид скрадка внушал им по­дозрение, то ли мы пошумели лишнего, вытягивая затекшие ноги, хотя при этом шуршали соломой намного слабее, чем мышка, живущая здесь и отправившаяся спозаранку по своим делам.

Похоже было, что сторожкие птицы ни за что не прибли­зятся к подозрительному для них месту, благо кормиться они могли и там. Решаем одновременно стрелять на предельном расстоянии. Вся стая с криком поднимается - ни одна птица не осталась на месте. Теперь у нас намного меньше шансов дож­даться приближения птиц на ружейный выстрел.

Очень скоро выяснилось: тревожимые и в других местах гуси летают привычным путем, который проходит как раз над скрадком. Это позволяет нам сделать несколько выстрелов по низко пролетавшим стайкам. После одного из них гусь, кувыр­каясь, полетел к земле и грузно шлепнулся в двух метрах от скрадка. Чрезмерное возбуждение помешало выстрелить еще раз по остальным, возвратившимся тут же к месту падения то­варища.

Добытая птица оказалась белолобым гусем. Непритяза­тельный ее наряд был красив: волнообразная рябь по серой спине, оранжево-желтые лапки, белый лобик над клювом, представляющий собой плотный бугорок из крошечных пе­рышек...

Выбрались мы «на волю», когда солнце поднялось высо­ко. Огляделись. Самое удивительное, что стоял скрадок не воз­ле речного разлива, связанного с большой водой, как показа­лось в темноте, а среди обширного поля, возле заурядной весенней лужи, оставшейся на несколько дней после таянья снега.

Охота длилась недолго, но после ее осталось масса впечат­лений, весомый трофей, а еще больше вопросов и планов на будущее. На многие вопросы сразу же ответил наш егерь Свя­тослав Дмитриевич Бураков.

Он объяснил, что гуси любят совершенно открытое про­странство полей, где находят себе корм: корешки, первые зеле­ные травинки, перезимовавшие клубни на прошлогодних кар­тофельных участках. Инстинкт влечет их к тем местам, на которых останавливались предки в течение многих лет. К при­меру, неподалеку они всегда опускаются на пятачок земли в окружении дорог и построек, потому что когда-то там было небольшое моховое болото, ныне осушенное, всегда дававшее им приют. Но любое сооружение, а также деревья, кусты вызы­вают у них опасение и они неохотно присаживаются здесь, даже если места им знакомы. Потому и сделан скрадок небольшим, приземистым: на легкий металлический каркас в виде двух дуг натянута дырявая холстина и сверху припорошена соломой. Издали напоминает он перезимовавшую соломенную копен­ку, знакомую птицам. Стрелять крепкую к ружью птицу лучше нулевкой, но добыть можно и единицей.

Между тем становится совсем тепло. Несомненно, после­дние стайки гусей задержались здесь в конце апреля. Они лета­ют вокруг и теперь, но уже высоко.

Как и предполагалось, буквально через несколько дней в округе не было уже ни одного гуся.